Аристарх Собакевич-Котов остановился перед зеркалом. Одутловатое лицо, заплывшие глазки, потерявшие цвет и интерес к жизни, бесформенная фигура, казалось, должны были вызвать отвращение к этому существу в человеческом обличье. Но какое может быть отвращение к крупному государственному чиновнику, богатейшему и перспективнейшему, вот-вот могущему встать в пятёрку первых людей государства.

В глазах жены, истинной гордости Аристарха Собакевича-Котова на многочисленных приёмах, завтраках, обедах и ужинах, можно было прочитать смешанное чувство брезгливости и обожания своего в прямом смысле дорогого супруга.

В глазах детей ещё ничего нельзя было прочитать. Дети мельком взглянули на папочку и помчались в дальние комнаты огромного дома, где их ждала няня. Это была весьма примечательная женщина, довольно полная, но её полнота как-то очень уютно шла ей, с длинной и густой не по возрасту косой, которую она закручивала на голове подобно ароматному и пышному украинскому хлебу.

Одарка Несторовна Махно при первом знакомстве с новым человеком непременно поясняла, что никакого отношения к известной личности начала прошлого века не имеет, просто её отец волею его родителей оказался полным тёзкой тому самому Нестору Махно. При этом Одарка Несторовна так открыто смотрела в глаза собеседника, что не поверить ей было невозможно. Вот и Аристарх Собакевич-Котов, в поисках няни для своих детей, встретившись с Одаркой Несторовной, не смог усомниться в полезности этой женщины для воспитания своих отпрысков.

На просторной площадке перед широкой парадной лестницей тихо стоял персональный автомобиль Аристарха Собакевича-Котова, такой же аляповатый, грузный и мешковатый, как и его хозяин.

Пискнула сигнализация, постоянно дающая знать об открывающейся входной двери – тяжёлой, способной выдержать не только натиск роя автоматных пуль, но даже и попытку вторжения в дом с помощью гранаты – ручной или из подствольного гранатомёта. Из окна небольшого домика охраны рядом с внушительными въездными воротами выглянул дежурный сотрудник – такой взгляд не сулил ничего хорошего незнакомцу. В глубине сада грубым басом, не обещающим незваному гостю долгих мучений, отозвались овчарки, признающие исключительно садовника Матвея, и посему тщательно запираемые на день в просторные вольеры, а ночью выпускаемые для охраны территории.

При виде аккуратно спускающегося по ступенькам Собакевича-Котова, водитель автомобиля метнулся к задней правой дверце, угодливо приняв из рук чиновника увесистый портфель крокодиловой кожи, набитый секретными и совершенно секретными бумагами. Тяжко сопя, Аристарх Собакевич-Котов удобно раскинулся на заднем сиденье, вернул себе контроль над портфелем и блаженно прикрыл глазки. Водитель вернулся на своё рабочее место, включил музыку, и автомобиль плавно зашелестел по дорогущему немецкому клинкеру навстречу медленно открывающимся воротам. Дежурный охранник козырнул и потянулся за рацией, дабы доложить о начале всегда тревожного пути хозяина к месту службы. В окне второго этажа мелькнуло прелестное личико жены. Тяжеленные ворота так же медленно закрылись.

А на детской половине Одарка Несторовна занималась с отпрысками чиновника. Погружение в азы арифметики, требующее определённого умственного напряжения, органично сочеталось в системе воспитания Одарки Махно с неторопливым чтением интереснейших русских и украинских народных сказок. Бывшая учительница начальных классов в небольшом юго-западном украинском городке Измаиле, что на Дунае, в сотне километров от впадения великой реки Европы в Чёрное море, чрезвычайно умела расположить к себе детей, привлечь их внимание.

Но даже в таком рафинированном, тщательно защищённом от вольного ветра месте, детей подстерегали всяческие опасности. Вот, например, буквально пару дней назад Одарка силой увела ревущих Собакевичей-Котовых с детской площадки закрытейшего коттеджного посёлка, когда дети шумно обсуждали поход к Веронике, дочке самого родного из сослуживцев Аристарха Собакевича-Котова, дабы посмотреть её новые трусики.

Одарка Несторовна с ужасом смотрела на вызревающее в тепличных условиях худосочное и порочное поколение, коему предстоит окончательно погубить Россию.
Пятиметровые заборы, охрана, сложнейшая и многоступенчатая пропускная система, с каждым днём отдаляли чиновничьих детей от жизни. И стоит ли удивляться тому, что изолированное и идеализированное воспитание таких вот собакевичей-котовых на Родине, дальнейшее образование их вдали от Родины, приведут к полнейшему диссонансу с реальной российской действительностью, страшному отдаления от народа, непониманию его и, как следствие, пренебрежению им. А ведь без сомнения, все собакевичи-котовы продолжат семейные династии на поприще чиновничьей службы, понимаемой почему-то не как истое служение стране и её народу, а как способ заполнять коробки, банки, кубышки и прочую тару уворованными у страны и её народа богатствами.

«… I was made for loving you baby,
you was made for loving me…».

Будоражащий воспоминания о молодости голос великого Симмонса вернул Аристарха Собакевича-Котова лет на… тридцать, даже тридцать пять назад, в милое прошлое, когда молодой Ара, как в шутку звали его друзья, ловко перебирал клавиши тяжеленного электрооргана советского производства, с обилием кнопочек, рычажков и прочих регуляторов. Так хотелось играть, петь, жить и радоваться жизни, каждому её дню. Но в сложном шестерёнчатом механизме судьбы человека где-то что-то когда-то как-то засбоило, зубчики перескочили, зажигание сбилось, и вялое существование попавшего в номенклатуру, откуда выход только на погост или за решётку – ежели недостаточно угодлив с Хозяином, сытая, спокойная и беззаботная жизнь крупного и важного чиновника не оставила ни малейшего шанса протесту, подразумеваемому тесной связью с бунтарской в своей основе рок-культурой. Аристарх Собакевич-Котов огрузнел, духовно и душевно ослаб, осталось лишь ещё теплящееся желание слушать эту музыку.

Удивительно, но один из законов человеческой жизни – есть в математике понятие «аксиома» – некое положение, не требующее доказательства, так вот, этот закон уже и не требует доказательств, поскольку доказан многажды – кожистость и мягкость кресла обратно пропорциональна профессиональным качествам человека, занимающего это кресло. Видимо, профессионализм является платой на пути к высокому креслу, и выбившийся из сил персонаж, влезши на чиновничью высоту и тяжко отдуваясь, оказывается абсолютно бездарным, растеряв свои профессиональные качества. Остались лишь жадность, злоба и тупое рассматривание документов в ожидании подсказки от шеренги помощников и референтов, каждый из коих пытается опередить коллегу и нашептать хозяину свою выгоду.

Пятилетие сына в доме Собакевичей-Котовых отмечали широко. Праздник устроен был скорее даже не для детей, а для коллег по министерству, всяких полезных людей, могущих оказать влияние, замолвить словечко, протянуть дружескую руку. Впрочем, насколько такого рода рука может быть дружеской, это ещё очень и очень большой вопрос.

Изысканные деликатесы, море разнокалиберной выпивки, приглашённая за большие деньги эстрадная певичка, основательно подвыпившая и оттого безбожно блуждающая в трёх нотах дешёвых песенок – стандартный набор гулянья пупов земли русской. Собакевич-Котов, как истинный номенклатурщик, не чувствовал всей ничтожности и паскудности подобной организации столь серьёзного мероприятия, как день рождения сына.

Нагрузившиеся спиртными напитками гости уже оставили ненужные церемонии, орали похабные песни, играли в сомнительные игры, о которых маленький Собакевич-Котов должен был бы узнать ещё лет через десяток как минимум. Совершенно забытые дети через широко открытые двери молча наблюдали за бесовским весельем. И вдруг! Тонкий голосок именинника оказался подобен ледяному душу на рыхлое тело Аристарха Собакевича-Котова: «Папа, а правда, что Россия помогает бандитам и воюет против украинского народа? А правда, что наш президент разворовал всю Россию, украл Крым и хочет зацапать всю Украину?».

Гости оцепенели. Кто-то бочком стал продвигаться ближе к выходу, кто-то схватился за телефон. Зловещая тишина повисла в огромном зале. Как-то незаметно и быстро дом Собакевичей-Котовых опустел. Прислуга молча и сосредоточенно убирала со столов впопыхах брошенные деликатесы, глава семьи, безвольно раскинув руки, стонал в ещё пару часов назад казавшимся самым удобным на свете кресле, его красавица-жена молча стояла у окна, с ужасом думая о завтрашнем дне.

Следующий день действительно стал ужасным для Аристарха Собакевича-Котова. Друзья не упустили случая выслужиться перед Хозяином, в красках и лицах расписали случившееся, и судьба Аристарха Собакевича-Котова была решена в считанные не минуты даже – секунды.

Нашли кляксочку на аккуратно заполненном листе биографии Аристарха Собакевича-Котова, так, лёгкую помарочку, но при ближайшем рассмотрении в прокуратуре она оказалась не такой уж и лёгкой. А может, и придумали её, помарочку эту, но сейчас это уже не так важно. Скорое уголовное расследование, не менее скорый суд, смягчённый судьёй до десяти лет строгого режима срок – и вот уже об Аристархе Собакевиче-Котове никто ничего и не слышал – чиновничьи архивы подчищены, обновлены, безупречность чиновничьего братства восстановлена и вновь не вызывает сомнений.

Одарка Несторовна Махно тихо исчезла к середине следующего после скандальной вечеринки дня, её нехитрый скарб вместе со скошенной травой садовник Матвей отправил в мусорный контейнер. Красавица-жена и дети после оглашения приговора уехали на Северный Урал к дальним-предальним родственникам, единственным, не погнушавшимся принять семью врагов народа. Остальные же родственники и знакомые – близкие и дальние – все как один осудили красавицу-жену и детей, покусившихся на самое святое – личность Хозяина.

 

Картинка: img-fotki.yandex.ru